По твоим работам видно, что ты опытный зритель. В какой момент появилось желание обратиться к графике и на практике? Мешал ли тебе когда-нибудь твой опыт зрителя, или больше, всё-таки, помогал?

Заниматься графикой сосредоточенно и уделять этому достаточно времени я начала не больше трёх лет назад. Что касается зрительского опыта, то понимаю теоретически, как большое количество визуальных впечатлений может перегружать, сбивать с толку и мешать, но мне будто удаётся этого избегать. Наверное, дело в том, что у меня стоят какие-то мощные фильтры на входе и в целом я медленно думаю и обрабатываю информацию. Но это скорее что-то про темперамент и внутреннее устройство, а не про сознательную стратегию. И большая часть того, что меня действительно впечатляет, лежит не совсем в области графики и часто далеко от неё. Например, я всё чётче понимаю, что моё увлечение тру краймом (и предшествующее ему детство в семье работников судебно-медицинской экспертизы) повлияло на меня гораздо сильнее, чем какое бы то ни было явление в сфере визуальных искусств — в смысле отношения к деталям, по которым восстанавливается общая картина, или вот это стремление запечатлеть момент «неразгаданности» мира, когда каждый элемент в равной степени может оказаться значимым (улика) или случайным (red herring).

Как человек, который развивается вне школы или неформального сообщества, чувствуешь ли ты их нехватку, или сейчас нет потребности как-то активно взаимодействовать с другими авторами?

Это сложный вопрос. Наверное, так: я не ощущаю одиночества или внутренней нехватки, но при этом, в теории, ничего не имею против такого взаимодействия.

Твои работы мне всегда казались очень музыкальными, — как графические партитуры минималистов, и это сходство не столько внешнее, сколько идейное — как будто через ритм, визуальный или звуковой, исследуется и размечается окружающее пространство на каком-то внеконцептуальном уровне. Отзывается ли как-то такое видение твоих работ с твоим собственным их восприятием, и насколько музыка влияет на твою графику? Есть ли что-то из музыки, что тебя особенно интересует сейчас?

Да, разметка или картографирование. Мне нравится идея умвельта, это понятие из биосемиотики, означающее субъективный окружающий мир всякого биологического вида или отдельных существ. Например, пчела, человек и сканер штрих-кода могут находиться в одной и той же точке в пространстве, «видеть» перед собой одно и то же, тем не менее считываемый ими и интересный им срез окружающей реальности абсолютно не будет одним и тем же. Для того, чтобы существовать и ориентироваться в окружающем пространстве, им понадобились бы совершенно разные карты. Музыка, которая мне интересна (наверное, она называется экспериментальной), кажется, реализует понятный мне умвельт — несмотря на то, что в музыке как таковой я полный дилетант с совсем небольшим опытом слушания, мне близок и знаком интерес к звуку, движению, ритму, форме, тембру, частотам как таковым, а не восприятие их исключительно как инструмента для выражения некой идеи или сообщения.

Серию «звуковые фрагменты» я делала, переслушивая какие-то музыкальные кусочки снова и снова и как бы стенографируя их — одновременно диахронически и синхронически, пытаясь записать и развернуть и отдельный момент, и структуру в целом, и впечатление.

Или наоборот, можно посмотреть на повседневные предметы так, чтобы забыть их предназначение, но продолжать видеть чистую инструментальность — примерно про это я думала в серии про ботинки:

Как ты думаешь, может ли иллюстрация быть нефигуративной? Где бы она могла существовать?

Не знаю, почему нет? Это ведь вопрос не о выразительных возможностях конкретного изображения, а о том, как понимает иллюстрацию вот этот коллективный полувоображаемый субъект, который её желает, заказывает, рисует, покупает, смотрит, критикует. И как отвечает себе на вопрос о том, зачем вообще она нужна. Не обязательно ведь, чтобы при тексте всегда находился ещё один, параллельный, текст, тоже, поверх него, пытающийся «рассказать историю» и «вызвать эмоции». Тем более этими двумя вещами наш мозг и так и всегда занимается, хотим мы того или нет — что ему ни покажи, он будет искать и находить связи, сочинять истории, изобретать смыслы и всё это эмоционально окрашивать.

Как ты думаешь, какие-то из твоих работ могут быть «иллюстрацией»? Если да, то в каких обстоятельствах? И, если нет, то почему?

Когда я делала оформление буклета кассеты для mappa editions, мне нравилось, что это нечто прикладное и внешнее. То, что это обложка, упаковка, обеспечивает какой-то необходимый зазор между «текстом» и «изображением» и позволяет иллюстрации достаточно свободно находиться в своём собственном домене. В случае музыкального альбома это как будто очевидно — никто всерьёз не ожидает, что на обложке будет «иллюстрация к музыке» в том же смысле, в котором обычно мыслят иллюстрацию к тексту, не ждёт, что музыку нужно «дублировать» или «пояснять» визуально, или дополнительно украшать. В этом случае нет такого объекта «музыка», который был бы доступен нам тем же способом, что и иллюстрация к нему, в отличие от напечатанного текста, который будто бы делит одно и то же пространство и один и тот же способ восприятия с иллюстрацией — хотя на самом деле это не так, и здесь нужен тот самый зазор и самостоятельность вербального и визуального. Думаю, что притягательность тех же средневековых маргиналий сегодня в том числе и в том, что они в полной мере наслаждаются собственным положением в отношении основного текста и вступают с ним в более сложные отношения, чем традиционная иллюстрация. Вот что-то такое мне было бы интересно.

Твои недавние работы выводят графику в объем. Расскажи, что подтолкнуло к такому решению и как бы ты описала результат эксперимента?

Наверное, если говорить о каком-то переходе в последнее время, то я его отмечаю не в точке появления объёма, а там, где я впервые открыла Illustrator и стала что-то делать в нём. Мне кажется, в первую очередь это произошло вследствие усталости от эффекта и эффектности, которую даёт диатипия. Даже случайные и органические эффекты материала, будто бы не зависящие от нас, могут стать механистическими и предсказуемыми. Во всяком случае, у меня стали возникать такие ощущения. С одной стороны, логика иллюстратора близка логике моего привычного метода — построение из простых фигур, линий, кривых. С другой — именно с точки зрения процесса для меня рисование в иллюстраторе ближе к предметному миру — например, конструктору. Вот эта функция отмены предыдущего действия — она ведь не аналогична тому, как можно «исправить» след на бумаге или холсте. Она скорее ближе тому, как, собирая конструктор, можно убрать или переставить элемент в другое место. Картинку, сделанную в иллюстраторе, я воспринимаю более предметно и тактильно именно за счёт этого.

Меня ужасно интригуют числа, вплетенные в твои работы, и обращение к языку инструкций и технических схем, которые, тем не менее, невозможно «прочитать» — по крайней мере, так, как читают инструкции. Как бы ты описала то, что тебе этот язык дает? Стоят ли за этими «схемами» какие-то факты или они, напротив, принципиально не репрезентируют никакой конкретной информации?

Это всё, наверное, продолжение размышлений об абстрактном инструменте. Инструкция — это выражение качества инструментальности. Она будто бы сугубо вспомогательна и не может существовать сама по себе и вне контекста, но на самом деле мне кажется, что если разобрать любой, пусть даже самый привычный или наоборот инопланетный предмет, где-то внутри можно обнаружить его логику — инструкцию к нему. Одновременно, если приложить выдуманную инструкцию к реальному объекту, он каким-то образом воспримет её и наладит с ней связь. Эти картинки, например, были задуманы как наклейки, которые можно будет клеить в городе или в помещениях рядом с привычными объектами — домофоном, сушилкой для рук, каким-нибудь растением.

Для кого-то твои работы могут показаться строгой аналитикой, для кого-то — напротив, поэзией и чистым ощущением. Есть ли какая-то сторона этой полярности, которая тебе ближе?

Нет, мне нравится всё, вот этот витгенштейновский момент, когда мы понимаем, что перед нами не только заяц, но одновременно и утка: «вспышка аспекта». И дальше мы смотрим на это изображение в особом режиме мерцания.

Уверена, что у многих возникнут вопросы о технике (особенно в том, что касается принтов): расскажи, пожалуйста, о любимых из них, и экспериментах с техникой, которые ты сама считаешь для себя сейчас наиболее значимыми.

Большая часть работ сделана в технике диатипии: первый лист бумаги покрывается масляной пастелью/маслом и используется как копирка. Обычно я кладу второй лист вниз лицом на эту импровизированную копирку и рисую на нём с изнанки — остро заточенным твёрдым карандашом или, иногда, иглой от циркуля. Мне нравится, что результат оказывается скрыт от глаз, и чтобы увидеть, что получается, нужно приподнимать лист и подглядывать. Люблю использовать линейки, трафареты, портновские лекала (для кривых) и разные случайные предметы — шайбочки из строительного магазина или, например, металлический ключик для макадамии. То есть я не часто рисую от руки, процесс больше похож на построение чертежей. Мне нравится отбирать из ограниченного набора нужные формы для конкретных задач и нравится то, как они всегда немного не подходят, сопротивляются и диктуют своё. Получается такое тактическое черчение. А если покрытый маслом лист использовать несколько раз — то в рисунке могут проявляться следы и даже целые фантомные фрагменты прошлых работ.

Насколько для тебя вообще важен эксперимент, и насколько часто что-то новое и важное появляется через пробу и исследование материала, а не от концепции? Есть ли вообще для тебя такое противопоставление «практики» и «концептуального подхода»?

Я совершенно не умею мыслить концептуально. Мне интереснее причина, а не цель; тактика, а не стратегия. Когда я делаю серии — это происходит от того, что какой-то внутренний вопрос всё ещё не ощущается решённым, или просто от того, что есть какая-то физическая потребность и наслаждение в повторении тех или иных действий — расставлении точек или укладывании линий. Хотя если вместо «финальной концепции» говорить «рабочая гипотеза», то само противопоставление стирается.