КОНТЕКСТ
Найджел Пик (Nigel Peake): книга In the Wilds
Ксения Копалова
8 Марта 2020
«Я вырос в месте, о котором обычно говорят:
«у черта на рогах». Для меня эта фраза – комплимент, хотя, уверен, в таком ключе
её произносят нечасто. Открытые пространства
и природа долгие годы были единственным,
что было мне знакомо.»
«у черта на рогах». Для меня эта фраза – комплимент, хотя, уверен, в таком ключе
её произносят нечасто. Открытые пространства
и природа долгие годы были единственным,
что было мне знакомо.»
С этих слов Найджел Пик начинает свою работу In the wilds – сборник графической поэзии, посвященной загородному ландшафту. Из каких графических и литературных элементов складывается эта поэзия?
Негативное пространство
Формально книга состоит из внимательных, даже дотошных, зарисовок скудной и ненасыщенной, глубоко провинциальной среды, знакомой художнику с рождения. Паллеты, собранные в башню на чьем-то дворе, разнообразие заборов и оград, аккуратный подсчет черепичных фрагментов крыши, убранное поле, разложенное на ритмы линий. И много, много воздуха.
Формально книга состоит из внимательных, даже дотошных, зарисовок скудной и ненасыщенной, глубоко провинциальной среды, знакомой художнику с рождения. Паллеты, собранные в башню на чьем-то дворе, разнообразие заборов и оград, аккуратный подсчет черепичных фрагментов крыши, убранное поле, разложенное на ритмы линий. И много, много воздуха.
Воздух, изложенный в виде пустот листа, – пожалуй, один из ключевых элементов книги. Эти пустоты – не только скудость впечатлений
и разнообразия сельской жизни, но и ее тишина, это простор и ветер,
прохлада пасмурного дня, это километры полей и троп, на которых часами можно никого не встретить.
Негативное пространство в книге Пика – не только чисто пластический,
но и смыслообразующий элемент. Речь не о том, что контрформа складывается в дополнительное изображение (классический пример, который приходит тут в голову – Нома Бар), а о том, что пустота – сущностный элемент, «несущая конструкция» изображенного места. Без неё невозможно место, которое находится «у черта на рогах».
и разнообразия сельской жизни, но и ее тишина, это простор и ветер,
прохлада пасмурного дня, это километры полей и троп, на которых часами можно никого не встретить.
Негативное пространство в книге Пика – не только чисто пластический,
но и смыслообразующий элемент. Речь не о том, что контрформа складывается в дополнительное изображение (классический пример, который приходит тут в голову – Нома Бар), а о том, что пустота – сущностный элемент, «несущая конструкция» изображенного места. Без неё невозможно место, которое находится «у черта на рогах».
Фотон
У Пика есть вторая книга в этой же серии – In The City, где он рассказывает о контрастном по отношению
к глубинке визуальном опыте жизни в городе.
И в этой книге видно, что город – это про плотность, насыщенность среды, которая передается в том числе через отсутствие пустот. Да, белое есть, но оно выполняет другую функцию: здесь оно, в отличие от примера выше, дробит форму, затрудняет её считывание. Просветы между домами есть, но белое и цвет распределены так, чтобы формы домов как объемы считывались хуже,
и приближались к плоскому паттерну.
к глубинке визуальном опыте жизни в городе.
И в этой книге видно, что город – это про плотность, насыщенность среды, которая передается в том числе через отсутствие пустот. Да, белое есть, но оно выполняет другую функцию: здесь оно, в отличие от примера выше, дробит форму, затрудняет её считывание. Просветы между домами есть, но белое и цвет распределены так, чтобы формы домов как объемы считывались хуже,
и приближались к плоскому паттерну.
Этот прием дробления формы делает фигуративные изначально вещи Пика почти абстрактными, и неудивительно, что на манер интерьерной абстрактной живописи его работы становятся атрибутом городской жизни класса люкс
в виде принтов на платках и сумках Hermès.
в виде принтов на платках и сумках Hermès.
Платок On a Summer Day для Hermès Автор: Nigel Peake
Фактура и тактильность
In the wilds впечатляет и разнообразием и изяществом фактур, проступающих из пустот листа: самые заурядные фрагменты сельской повседневности образуют орнаменты, которые в своей сложносочиненности становятся почти осязаемыми. Ограды и проволока – как набор тканей.
Здесь и грубая мешковина, и прохудившаяся шерсть, и тонкий лён,
и незамысловатый хлопок, и отдельные нити шёлка.
In the wilds впечатляет и разнообразием и изяществом фактур, проступающих из пустот листа: самые заурядные фрагменты сельской повседневности образуют орнаменты, которые в своей сложносочиненности становятся почти осязаемыми. Ограды и проволока – как набор тканей.
Здесь и грубая мешковина, и прохудившаяся шерсть, и тонкий лён,
и незамысловатый хлопок, и отдельные нити шёлка.
Развороты напоминают текстильный коллаж и вышивку – и тем, как предметы стежками проступают из белого, и тем, как на передний план выходит разнообразие фактур как таковое, и тем, как архитектура раскладывается на чисто пластические элементы, очищаясь от содержательной составляющей. Точно так же в недавней выставке Лизы Ольшанской «Эскиз фасада» временная архитектура строек раскладывалась на фактуры и ритмы.
Литературные оценочные определения местности, будь то «провинциальная дыра» или столичные «пробки–стройка–грязь» перестают иметь значение, поскольку пластическая красота существует независимо от красоты литературной. Это сродни ранним детским ощущениям, в которых, исследуя окружающий мир на ощупь и впитывая его разнообразие, мы не проводим различий между «бякой» и «не-бякой».
Важна тактильная выразительность как таковая: то, как мягкое сменяется жестким, угловатое – округлым, а шершавое – гладким. В этом смысле Пик – исследователь: хоть для него и существует взрослое литературное измерение изображения, оно не отменяет возможности наслаждаться чистой пластикой.
Литературные оценочные определения местности, будь то «провинциальная дыра» или столичные «пробки–стройка–грязь» перестают иметь значение, поскольку пластическая красота существует независимо от красоты литературной. Это сродни ранним детским ощущениям, в которых, исследуя окружающий мир на ощупь и впитывая его разнообразие, мы не проводим различий между «бякой» и «не-бякой».
Важна тактильная выразительность как таковая: то, как мягкое сменяется жестким, угловатое – округлым, а шершавое – гладким. В этом смысле Пик – исследователь: хоть для него и существует взрослое литературное измерение изображения, оно не отменяет возможности наслаждаться чистой пластикой.
Фотон
Ритм
In the wilds – это своеобразный «симулятор ходьбы» в формате книги.
В любой книге физическое взаимодействие, выраженное переворачиванием страниц, в большей или меньшей степени структурирует опыт чтения
и определяет его ритм. В работе Пика это ритмизированное физическое взаимодействие в сочетании с выбранной темой становится шагами зрителя, километрами преодолеваемой местности. На этом пути ничего не происходит: ни сражений, ни головоломок, ни таинственных встреч – словом, никакой «истории». Но мы продолжаем ходить по этой местности, потому что сам процесс её исследования погружает в себя настолько,
что никакая история и никакие персонажи уже не нужны.
Атмосфера сама по себе выходит на первый план: медленное солнце, полиэтиленовый шелест теплиц и мешков с сеном, ветер, поскрипывающий
в старых деревянных досках, шорох травы, звук собственных шагов.
Эти атмосферные детали при этом почти до сухости системны и структурированны. Так, например, есть разворот, который фиксирует пение местных птиц в виде своеобразных «спектрограмм».
In the wilds – это своеобразный «симулятор ходьбы» в формате книги.
В любой книге физическое взаимодействие, выраженное переворачиванием страниц, в большей или меньшей степени структурирует опыт чтения
и определяет его ритм. В работе Пика это ритмизированное физическое взаимодействие в сочетании с выбранной темой становится шагами зрителя, километрами преодолеваемой местности. На этом пути ничего не происходит: ни сражений, ни головоломок, ни таинственных встреч – словом, никакой «истории». Но мы продолжаем ходить по этой местности, потому что сам процесс её исследования погружает в себя настолько,
что никакая история и никакие персонажи уже не нужны.
Атмосфера сама по себе выходит на первый план: медленное солнце, полиэтиленовый шелест теплиц и мешков с сеном, ветер, поскрипывающий
в старых деревянных досках, шорох травы, звук собственных шагов.
Эти атмосферные детали при этом почти до сухости системны и структурированны. Так, например, есть разворот, который фиксирует пение местных птиц в виде своеобразных «спектрограмм».
В какой-то мере они основаны на настоящих спектрограммах голосов птиц,
но в контексте данной книги важнее, что эта запись становится частью графического ритма всей среды, что передается через перекличку орнаментов – крыш, полей, трав, и – пения птиц. Графический ритм – уже не ритм шагов/перелистывания – визуально связывает пение птиц и ритмы борозд на полях, все превращая в музыкально–визуальный опыт. В этом смысле следующий разворот, где Пик показывает уже не карту местности, а карту опыта, с ней связанного (подписи к пятнам – «места, где собираются птицы», «зеленая крыша амбара», «поле с двумя лошадьми»), становится чем-то вроде партитуры, где целые пласты человеческого опыта описаны цветомузыкой
и сопровождаются стихотворным текстом.
но в контексте данной книги важнее, что эта запись становится частью графического ритма всей среды, что передается через перекличку орнаментов – крыш, полей, трав, и – пения птиц. Графический ритм – уже не ритм шагов/перелистывания – визуально связывает пение птиц и ритмы борозд на полях, все превращая в музыкально–визуальный опыт. В этом смысле следующий разворот, где Пик показывает уже не карту местности, а карту опыта, с ней связанного (подписи к пятнам – «места, где собираются птицы», «зеленая крыша амбара», «поле с двумя лошадьми»), становится чем-то вроде партитуры, где целые пласты человеческого опыта описаны цветомузыкой
и сопровождаются стихотворным текстом.
