серия цифровых коллажей
июнь 2020

«Атмосфера тихого пригорода Киото была для меня настолько разреженной, что моё привычное рисование казалось слишком тяжеловесным для него. Хотелось делать что-то совсем невесомое, и было непросто понимать, что ничего из того, что я делала раньше, не годится для передачи того опыта и ощущений, что я получила здесь.

Полупрозрачность туманов, стрёкот колес велосипеда, снег на листьях камелии, тихая радость, покой, пустота — для всего этого любого моего рисования и любых моих текстов было слишком много. Казалось, если взять рекордер и просто фиксировать происходящее — это будет намного точнее, чем рисовать. Если сделать снимок на телефон — это будет точнее, чем говорить. Всё, в чём меня было мало, казалось более точным. Я легко могла представить других людей на своём месте, которые создают об этом ландшафте скульптурные или звуковые работы, инсталляции или перформансы. Но как делать работу о таком месте, не пытаясь заимствовать чужие средства?»

«Эта серия коллажей собрана спустя полтора года после того, как я была в Камэока — собрана из сделанных в резиденции фотографий, набросков, фрагментов ткани старых кимоно и газет с чердака Омоя, и скомбинирована с нынешними и более старыми набросками по памяти. Эти рисунки — рассыпающийся набор воспоминаний, стереотипов и где-то увиденных образов.»

«Одно из сильных впечатлений в Камэока — ощущение, что при всех разительных отличиях от родных широт, многое в городе казалось знакомым: медленное и неяркое течение жизни спального пригорода, желание горожан перебраться в центр, их недовольство эклектичностью города, находящегося за пределами туристического охраняемого культурного наследия. Тишина поля, река, возле которой раскиданы огороды, ночная тишина, из которой проступают только огни заправок. Уют отдельно стоящего дома, скрипучая деревянная лестница на второй этаж, совершенно дачная кухня с бойлером и кружавчатой бабушкиной посудой. Удивление при виде турки, которую я привезла с собой: здесь таким не пользуются»

«Конечно, я не стала внезапно рисовать иначе, и не стала писать чудесно разреженную музыку или снимать такие же разреженные фотографии, которые мне представлялись в работах других людей. Но искомую разреженность дало время: полтора года, которые естественным образом оставили в плотной ткани впечатлений дыры и заплатки. Дистанция во времени, несовершенства памяти и представлений о мире — основной инструмент и, одновременно, объект исследования в этой работе.»