Елена Афрамова
Интервью с Эйко Танака
Интервью с Эйко Танака
Эйко Танака — современный художник 39 лет, получивший образование в Киотском университете искусств, с опытом жизни и работы в Берлине. Сейчас активно занимается слиянием туризма и искусства. Хозяин дома Омоя и прилегающих к нему Кита и Зикка. Почти любая трапеза для него заканчивается поиском мороженого. В детстве его бабушке принадлежал маленький магазинчик сластей, и любовь к сладкому — это оттуда.
Мы сидим с Эйко за большим обеденным столом в его фамильном доме под названием Омоя.
Вскоре к нам должна присоединиться его жена Кана. Кана — иллюстратор и преподаватель йоги. Когда-то давно Омоя был деревенским домом, окруженным другими постройками и рисовыми полями. Теперь это гостевой дом, который зимой становится арт-резиденцией.
Мы сидим с Эйко за большим обеденным столом в его фамильном доме под названием Омоя.
Вскоре к нам должна присоединиться его жена Кана. Кана — иллюстратор и преподаватель йоги. Когда-то давно Омоя был деревенским домом, окруженным другими постройками и рисовыми полями. Теперь это гостевой дом, который зимой становится арт-резиденцией.
Эйко, каким образом произошла трансформация Омоя из семейного дома в арт-резиденцию?
Это длинная история (смеется). Все началось с поиска ответа на вопрос «кто я»? Чтобы лучше понять себя, где-то два года тому назад я обратился к истории и провёл исследование своих корней.
Мои предки пришли в эти земли в 1460 году. В то время назревала большая война в Киото. Думаю, мои предки сбежали из Киото,
чтобы избежать войны.
В поиске ответов на вопрос, кто они, я посетил храм где хранится запись всей нашей родословной. Вот на этой фотографии вы можете видеть свиток, где перечислены имена моих предков. В буддийской традиции ушедший человек получает новое имя — каймё .
Это позволяет не тревожить душу умершего, когда упоминается его настоящее имя. К сожалению, я не могу прочесть и произнести эти имена. Они записаны неупотребляемыми в современной жизни иероглифами. Даже для японцев они имеют очень странное звучание.
А это камон — герб нашей семьи: иероглиф цифры 2 в кругу. В одной из гостевых комнат Омоя под потолком встроены ящики с этим символом. Внутри хранятся бумажные фонари. Ими когда-то подсвечивали дорогу.
А вот на этой фотографии мой прадед и моя прабабушка, и вот еще эта женщина. Она не была членом семьи, но очень часто посещала наш дом. Над головами висит лозунг, поздравление с вступлением в армию, с началом войны. Интересно рассматривать эти фотографии и видеть, как я похож на своего прадеда и деда... Вся семья ждала возвращения прадеда с войны. Потом мой дед женился на моей бабушке.
А вот моя мама — хорошенькая! Это шестидесятые, и дети уже носят западные платья в повседневной жизни, а не кимоно. Мой прадед в это время открыл маленькую фабрику по производству клюшек для гольфа. Это было здесь, в Камэока. В это время экономика шла в гору, и люди начали играть в гольф. Все производство располагалось в двух небольших зданиях совсем рядом с этим домом. Сейчас там находится дом Кита, который принимает гостей. Еще у нас был традиционный японский сад.
Это длинная история (смеется). Все началось с поиска ответа на вопрос «кто я»? Чтобы лучше понять себя, где-то два года тому назад я обратился к истории и провёл исследование своих корней.
Мои предки пришли в эти земли в 1460 году. В то время назревала большая война в Киото. Думаю, мои предки сбежали из Киото,
чтобы избежать войны.
В поиске ответов на вопрос, кто они, я посетил храм где хранится запись всей нашей родословной. Вот на этой фотографии вы можете видеть свиток, где перечислены имена моих предков. В буддийской традиции ушедший человек получает новое имя — каймё .
Это позволяет не тревожить душу умершего, когда упоминается его настоящее имя. К сожалению, я не могу прочесть и произнести эти имена. Они записаны неупотребляемыми в современной жизни иероглифами. Даже для японцев они имеют очень странное звучание.
А это камон — герб нашей семьи: иероглиф цифры 2 в кругу. В одной из гостевых комнат Омоя под потолком встроены ящики с этим символом. Внутри хранятся бумажные фонари. Ими когда-то подсвечивали дорогу.
А вот на этой фотографии мой прадед и моя прабабушка, и вот еще эта женщина. Она не была членом семьи, но очень часто посещала наш дом. Над головами висит лозунг, поздравление с вступлением в армию, с началом войны. Интересно рассматривать эти фотографии и видеть, как я похож на своего прадеда и деда... Вся семья ждала возвращения прадеда с войны. Потом мой дед женился на моей бабушке.
А вот моя мама — хорошенькая! Это шестидесятые, и дети уже носят западные платья в повседневной жизни, а не кимоно. Мой прадед в это время открыл маленькую фабрику по производству клюшек для гольфа. Это было здесь, в Камэока. В это время экономика шла в гору, и люди начали играть в гольф. Все производство располагалось в двух небольших зданиях совсем рядом с этим домом. Сейчас там находится дом Кита, который принимает гостей. Еще у нас был традиционный японский сад.
Герб семьи Танака на бумажном фонаре
Прадед, прабабушка и деушка Эйко перед началом войны
Мама Эйко в 60-е
Моей семье принадлежало достаточно много земли. Было у нас и стойло с коровами. Семья их содержала для молока.
В семидесятые, где-то после того, как я родился, моя семья перестала содержать коров. Вот на этой фотографии видно, что вокруг дома были рисовые поля. Как я уже говорил, нам принадлежало много земель, но мой дед не хотел заниматься сельским хозяйством.
Он ненавидел это занятие и постепенно продавал землю. Ему было интересней заниматься индустриальным производством. Все новые дома, которые напротив дома Омоя — это когда-то была земля нашей семьи. И вокруг дома простирались рисовые поля.
В семидесятые, где-то после того, как я родился, моя семья перестала содержать коров. Вот на этой фотографии видно, что вокруг дома были рисовые поля. Как я уже говорил, нам принадлежало много земель, но мой дед не хотел заниматься сельским хозяйством.
Он ненавидел это занятие и постепенно продавал землю. Ему было интересней заниматься индустриальным производством. Все новые дома, которые напротив дома Омоя — это когда-то была земля нашей семьи. И вокруг дома простирались рисовые поля.
Ты скучаешь по тому, как все было раньше?
Я не думаю об этом все время , но если задумываюсь, то чувствую, что скучаю по этому пейзажу и по звукам пения лягушек в июне... Хорошо, что не все звуки моего детства исчезли. Сегодня я слышал в Омоя щебетание воробьев, и это вызвало во мне чувство ностальгии. В детстве я слышал ровно те же звуки. В городском центре Киото таких звуков не услышишь. В одной из гостевых комнат Омоя под потолком висят две росписи: птиц (летящие воробьи) и цветов — распустившихся астр. Я не знаю, как они там оказались. Обычно, такие места украшают какой-нибудь резьбой по дереву. А тут откуда ни возьмись роспись! Мои предки проявили в этом свой личный вкус.
Пейзаж очень сильно изменился со времён моего детства, и мне сложно удержать в памяти то, что было раньше. Вот я сижу сейчас в Омоя — и есть чувство узнавания, а выхожу на улицу и... Какие-то пластиковые дом как будто после катастрофы. Рисовые поля все еще есть, но уже не наши и они где-то там, вдалеке... Люди теряют воспоминания... Воспоминания всегда связаны с объектами, пейзажами. Сложно помнить в деталях то, что ты не можешь больше никогда увидеть. Таким образом я потерял какую-то часть себя...
Я все еще достаточно молод, поэтому это не так сильно влияет на меня. Но я думаю, что людям постарше очень тяжело. Сложно сохранить целостность восприятия, семейное чувство, преемственность.
Я не думаю об этом все время , но если задумываюсь, то чувствую, что скучаю по этому пейзажу и по звукам пения лягушек в июне... Хорошо, что не все звуки моего детства исчезли. Сегодня я слышал в Омоя щебетание воробьев, и это вызвало во мне чувство ностальгии. В детстве я слышал ровно те же звуки. В городском центре Киото таких звуков не услышишь. В одной из гостевых комнат Омоя под потолком висят две росписи: птиц (летящие воробьи) и цветов — распустившихся астр. Я не знаю, как они там оказались. Обычно, такие места украшают какой-нибудь резьбой по дереву. А тут откуда ни возьмись роспись! Мои предки проявили в этом свой личный вкус.
Пейзаж очень сильно изменился со времён моего детства, и мне сложно удержать в памяти то, что было раньше. Вот я сижу сейчас в Омоя — и есть чувство узнавания, а выхожу на улицу и... Какие-то пластиковые дом как будто после катастрофы. Рисовые поля все еще есть, но уже не наши и они где-то там, вдалеке... Люди теряют воспоминания... Воспоминания всегда связаны с объектами, пейзажами. Сложно помнить в деталях то, что ты не можешь больше никогда увидеть. Таким образом я потерял какую-то часть себя...
Я все еще достаточно молод, поэтому это не так сильно влияет на меня. Но я думаю, что людям постарше очень тяжело. Сложно сохранить целостность восприятия, семейное чувство, преемственность.
Эйко во время летнего фестиваля
Семья Эйко перед входом в Омоя
Расскажи, пожалуйста, про жизнь в Омоя, когда ты ещё был ребёнком.
Сейчас только Омоя стоит на своём месте. «Омоя» означает «главный дом», а в буквальном переводе — «материнский дом». Во владениях семьи были и хозяйственные помещения: стойло для коров и дом, где было производство клюшек для гольфа. Омоя был главным домом. Домом, где жили дедушка и бабушка. Пожилые люди понимают значение слова Омоя, но молодежь уже нет.
Основная структура дома осталась прежней. Вот только использовался дом иначе. В моем детстве это был дом бабушки и дедушки, и спали они там, где сейчас стоит котатцу (низкий стол с подогревом). Между общей зоной и их комнатой была раздвижная дверь — теперь это открытое пространство. Здесь стояло два стола, и мы всей семьей собирались на ужин каждый вечер. На ужин мама и бабушка часто готовили тонкацу, гамбургер, набэ, окономияки.
Мы ели много мяса в моем детстве. Десять лет тому назад моя младшая сестра стала веганом, потом и мой брат тоже присоединился, а год спустя я тоже стал веганом. Мои родители очень беспокоились по этому поводу, но мама начала интересоваться новыми рецептами без мяса, и теперь она может готовить вегетарианскую пищу. Папа очень возмущался тогда, но с течением времени и он изменился. Лет через 10 (смеется). Сейчас родители если и едят мясо, то только мясо диких животных. Моя сестра провела неплохую образовательную работу.
Боковые комнаты с татами и раздвижными дверьми постоянно не использовались. Они и сейчас гостевые — вот это не изменилось.
Рядом с нами сейчас идут строительные работы. Хозяин нового дома всеми силами старается сохранить основы старого традиционного дома. Но это не любовь к истории — просто нет достаточного бюджета, чтобы возвести новый хороший дом, а дешевый дом строить не хочется и поэтому он оставляет основы старого. В нашей современной культуре, к сожалению, у таких сельских домов нет никакой ценности. И с каждым годом их цена все падает и падает. Все хотят жить в новых, более удобный домах. Я их называю пластиковыми домами: ни эстетики, ни истории.
Мой отец до женитьбы работал в очень крупной электронной компании в Токио, но потом влюбился в мою маму и переехал жить в Камэока. Причём это было знакомство через сводничество, но чувства возникали настоящие. Сейчас мои родители переехали
в предместье Окаяма. Они купили старый дом, окружённый зеленью и горами. Это можно сказать хутор: всего три дома и живут там три очень пожилые женщины, семейная пара 70 лет и мои родители. Мой отец захотел вести естественный образ жизни среди природы. В наше время просто провинциальная жизнь с натуральным образом жизни ничего общего не имеет. Нужного удаляться дальше. Так что мама и папа сейчас занимаются органическим сельским хозяйством, никаких пестицидов и ручная обработка земли. Они очень счастливы там! Они еще и кафе открыли. Я очень рад за них.
Сейчас только Омоя стоит на своём месте. «Омоя» означает «главный дом», а в буквальном переводе — «материнский дом». Во владениях семьи были и хозяйственные помещения: стойло для коров и дом, где было производство клюшек для гольфа. Омоя был главным домом. Домом, где жили дедушка и бабушка. Пожилые люди понимают значение слова Омоя, но молодежь уже нет.
Основная структура дома осталась прежней. Вот только использовался дом иначе. В моем детстве это был дом бабушки и дедушки, и спали они там, где сейчас стоит котатцу (низкий стол с подогревом). Между общей зоной и их комнатой была раздвижная дверь — теперь это открытое пространство. Здесь стояло два стола, и мы всей семьей собирались на ужин каждый вечер. На ужин мама и бабушка часто готовили тонкацу, гамбургер, набэ, окономияки.
Мы ели много мяса в моем детстве. Десять лет тому назад моя младшая сестра стала веганом, потом и мой брат тоже присоединился, а год спустя я тоже стал веганом. Мои родители очень беспокоились по этому поводу, но мама начала интересоваться новыми рецептами без мяса, и теперь она может готовить вегетарианскую пищу. Папа очень возмущался тогда, но с течением времени и он изменился. Лет через 10 (смеется). Сейчас родители если и едят мясо, то только мясо диких животных. Моя сестра провела неплохую образовательную работу.
Боковые комнаты с татами и раздвижными дверьми постоянно не использовались. Они и сейчас гостевые — вот это не изменилось.
Рядом с нами сейчас идут строительные работы. Хозяин нового дома всеми силами старается сохранить основы старого традиционного дома. Но это не любовь к истории — просто нет достаточного бюджета, чтобы возвести новый хороший дом, а дешевый дом строить не хочется и поэтому он оставляет основы старого. В нашей современной культуре, к сожалению, у таких сельских домов нет никакой ценности. И с каждым годом их цена все падает и падает. Все хотят жить в новых, более удобный домах. Я их называю пластиковыми домами: ни эстетики, ни истории.
Мой отец до женитьбы работал в очень крупной электронной компании в Токио, но потом влюбился в мою маму и переехал жить в Камэока. Причём это было знакомство через сводничество, но чувства возникали настоящие. Сейчас мои родители переехали
в предместье Окаяма. Они купили старый дом, окружённый зеленью и горами. Это можно сказать хутор: всего три дома и живут там три очень пожилые женщины, семейная пара 70 лет и мои родители. Мой отец захотел вести естественный образ жизни среди природы. В наше время просто провинциальная жизнь с натуральным образом жизни ничего общего не имеет. Нужного удаляться дальше. Так что мама и папа сейчас занимаются органическим сельским хозяйством, никаких пестицидов и ручная обработка земли. Они очень счастливы там! Они еще и кафе открыли. Я очень рад за них.
Свадебная фотография родителей Эйко
Почему вопрос идентичности важен для тебя именно сейчас?
Десять лет тому назад мой дедушка умер из-за рака. Где-то в это время я стал задумываться о конечности жизни. Ну, это не новость, конечно, но одно дело просто знать — другое задумываться. Я начал задумываться о своей личной истории потому, что мои предки привнесли информацию в мои клетки — в мой ДНК. Я знал раньше историю семьи до уровня прадеда и прабабушки, сейчас мне известно немного больше. Моя прабабушка любила повторять: держись своей крови. Это означало — сохраняй свой дом и свою землю. Семейные корни были для неё очень важны. Кажется, я нахожусь под влиянием этого воспитания.
Десять лет тому назад мой дедушка умер из-за рака. Где-то в это время я стал задумываться о конечности жизни. Ну, это не новость, конечно, но одно дело просто знать — другое задумываться. Я начал задумываться о своей личной истории потому, что мои предки привнесли информацию в мои клетки — в мой ДНК. Я знал раньше историю семьи до уровня прадеда и прабабушки, сейчас мне известно немного больше. Моя прабабушка любила повторять: держись своей крови. Это означало — сохраняй свой дом и свою землю. Семейные корни были для неё очень важны. Кажется, я нахожусь под влиянием этого воспитания.
Где сейчас твой дом?
Наполовину в Окаяма — там, где сейчас живут мои родители, там очень хорошая атмосфера и они там счастливы. Я не очень люблю атмосферу, окружающую Омоя. Мне сложно наладить отношения
с окружением, так как у людей очень закрытый образ мышления: они не открыты новым идеям и новым людям. Слишком обеспокоены мелочами, и им крайне важно, что скажет сосед. Это какой-то очень маленький мир, я это не люблю. Но мне хочется изменить это. В апреле (2020 года) я открою кафе в Омоя не только для гостей, но и для соседей. Надеюсь на сближение.
Мы с Каной, моей женой, решили во время зимнего периода ежегодно открывать двери Омоя и двух других домов для творческих людей. Это второй год арт-резиденции.
Для моих соседей, возможно, это первый опыт встречи с иностранцами. Иностранцы — редкость в нашем районе.
Я рад, что могу пригласить творческих людей из разных частей света в мемориальный дом моей семьи — Омоя.
Все мои близкие родственники, которые жили в этом доме, мыслили узко: нельзя делать это, нельзя делать то... Они получили традиционное воспитание и анахроничное образование, которое не поощряло творчество. Мне не хочется это вспоминать и расстраиваться, но когда я встречаю творческих людей в арт-резиденции и вижу совсем другой тип мышления и коммуникации, мне легче дышится.
Наполовину в Окаяма — там, где сейчас живут мои родители, там очень хорошая атмосфера и они там счастливы. Я не очень люблю атмосферу, окружающую Омоя. Мне сложно наладить отношения
с окружением, так как у людей очень закрытый образ мышления: они не открыты новым идеям и новым людям. Слишком обеспокоены мелочами, и им крайне важно, что скажет сосед. Это какой-то очень маленький мир, я это не люблю. Но мне хочется изменить это. В апреле (2020 года) я открою кафе в Омоя не только для гостей, но и для соседей. Надеюсь на сближение.
Мы с Каной, моей женой, решили во время зимнего периода ежегодно открывать двери Омоя и двух других домов для творческих людей. Это второй год арт-резиденции.
Для моих соседей, возможно, это первый опыт встречи с иностранцами. Иностранцы — редкость в нашем районе.
Я рад, что могу пригласить творческих людей из разных частей света в мемориальный дом моей семьи — Омоя.
Все мои близкие родственники, которые жили в этом доме, мыслили узко: нельзя делать это, нельзя делать то... Они получили традиционное воспитание и анахроничное образование, которое не поощряло творчество. Мне не хочется это вспоминать и расстраиваться, но когда я встречаю творческих людей в арт-резиденции и вижу совсем другой тип мышления и коммуникации, мне легче дышится.
У тебя сложные отношения с Омоя?
После смерти моего дедушки нашей семье пришлось непросто. Мои родители не знали, что семья должна банку кредиты. Родственники начали ссориться из-за предполагаемого наследства, и это было ужасно! Мои родители должны были работать до 2-3 часов ночи, чтобы достаточно заработать и выплатить долги. Ничего удивительного, что они продали землю без сожаления и переехали в другое место. Слишком много тяжелых воспоминаний.
Сейчас, приглашая в Омоя туристов, проводя здесь арт-резиденцию, я как бы переписываю свои воспоминания.
Это сейчас место, где мне хорошо.
После смерти моего дедушки нашей семье пришлось непросто. Мои родители не знали, что семья должна банку кредиты. Родственники начали ссориться из-за предполагаемого наследства, и это было ужасно! Мои родители должны были работать до 2-3 часов ночи, чтобы достаточно заработать и выплатить долги. Ничего удивительного, что они продали землю без сожаления и переехали в другое место. Слишком много тяжелых воспоминаний.
Сейчас, приглашая в Омоя туристов, проводя здесь арт-резиденцию, я как бы переписываю свои воспоминания.
Это сейчас место, где мне хорошо.
День похорон дедушки
Я знаю о грандиозном ремонте, который вы с Каной сделали своими руками. Вы буквально переписали историю. Расскажите с Каной об этом поподробней.
Мы с Каной поженились в Омоя. Я не воспринимаю сервис брачных компаний как что-то настоящее. Я хотел искреннюю церемонию в доме, с которым связан. Чтобы мы с Каной могли разделить этот момент с нашими семьями и найти наш путь.
[В дальней комнате за низким столом котацу сидят художники, принимающие участие в зимней резиденции. Жена Эйко — Кана вместе с ними. Из дальней части дома доносятся возгласы на английском и японском, окрашенные акцентом, и веселый смех. Кана оставляет веселую компанию и пересаживается за наш стол из темного дерева посреди кухни]
Кана:
Мне тоже не нравится типичная коммерческая свадьба и я не люблю быть на виду у множества людей. Мы хотели, чтобы у нас была интимная церемония в кругу семьи. Тогда у Эйко возникла идея капитального ремонта Омоя. Я на тот момент не совсем представляла, как трудно это будет сделать. Доверилась его идее и последовала за ним.
Эйко считал, что провести капитальный ремонт мы должны своими руками. Наш дом — наша работа. Около трёх месяцев мы занимались ремонтом. Начали в январе и работали до марта. Все делали вдвоем: снимали старые татами, старые покрытия скрывающие балки под крышей, стелили новые татами, деревянные покрытия. Как же было холодно! Мы часто работали до 11 часов ночи. В это время становится невыносимо холодно! Мы чувствовали холод и от других вещей - злых духов. Ох, мурашки идут по коже... Во время ремонта мне совсем не хотелось оставаться в Омоя ночью...
У нас был очень жесткий график. Ведь день свадьбы был назначен, и нужно было во что бы то ни стало успеть!
Эйко считал, что мы должны провести церемонию в местном храме потому, что этот храм предоставит нам защиту.
Эйко:
Идзумо Дайдзингу — имя этого храма. В Идзумо находится самый главный синтоистский храм Японии. Когда-то королевство Идзумо простиралось до наших мест, и наша территория находилась на его границе. В районе Тамба находится самый важный храм нашего региона. Он был построен в 16-м веке. На территории храма есть
и священный камень.
Кана:
Ах, вот почему я должна была взбираться вверх в свадебном кимоно и традиционных гета ! Но ничего, это заняло всего 10 минут. По сравнению с 3 месяцами ремонта....(смеется). Но если без шуток, то это была очень особенная свадьба.
После церемонии мы вернулись в Омоя, и у нас был обед с нашей семьей. На стене висели фотографии предков, чтобы они оберегали нас. Мы старалась думать в том ключе, что они заботятся о нас, а не только беспокоятся, сможем ли мы сохранить этот дом...
Потом у нас была большая вечеринка с друзьями и 60 человек пришло нас поздравить. Мы так были заняты ремонтом, чтобы успеть в срок, что абсолютно забыли о том, что мне будет нужно платье для вечеринки с друзьями и какое-то украшение дома. В самый последний момент я просила подругу что-то придумать, и четверо близких друзей все организовали — от моего макияжа до меню вечеринки.
Эйко:
Духи наших предков больше не беспокоятся за нас. В Омоя хорошая атмосфера, много веселого смеха, все счастливы! В общем-то, не было никакого экономического смысла в том, чтобы сохранять этот старый дом Омоя, но я верю в его незримую ценность, и это не только воспоминания. Это и историческая ценность, сохранившиеся материалы. Это похоже на искусство. В искусстве мы тоже верим в незримую ценность произведений. Как художник, я думаю, что должен донести до других людей нематериальную ценность таких домов как Омоя. Поэтому я сохраняю этот дом. Даже мои родители не интересуются судьбой Омоя, местные люди Камэока тоже не беспокоятся об исчезающих старых домах, пейзаже Камэока.
Мне очень сложно в это поверить! А ведь это очень хорошее место со старинным японским пейзажем. Я стараюсь привнести в Омоя новую ценность, основав программу резиденции для художников. Мне, кажется, что таким образом я ещё и отвечаю на вопрос «кто я».
Мы с Каной поженились в Омоя. Я не воспринимаю сервис брачных компаний как что-то настоящее. Я хотел искреннюю церемонию в доме, с которым связан. Чтобы мы с Каной могли разделить этот момент с нашими семьями и найти наш путь.
[В дальней комнате за низким столом котацу сидят художники, принимающие участие в зимней резиденции. Жена Эйко — Кана вместе с ними. Из дальней части дома доносятся возгласы на английском и японском, окрашенные акцентом, и веселый смех. Кана оставляет веселую компанию и пересаживается за наш стол из темного дерева посреди кухни]
Кана:
Мне тоже не нравится типичная коммерческая свадьба и я не люблю быть на виду у множества людей. Мы хотели, чтобы у нас была интимная церемония в кругу семьи. Тогда у Эйко возникла идея капитального ремонта Омоя. Я на тот момент не совсем представляла, как трудно это будет сделать. Доверилась его идее и последовала за ним.
Эйко считал, что провести капитальный ремонт мы должны своими руками. Наш дом — наша работа. Около трёх месяцев мы занимались ремонтом. Начали в январе и работали до марта. Все делали вдвоем: снимали старые татами, старые покрытия скрывающие балки под крышей, стелили новые татами, деревянные покрытия. Как же было холодно! Мы часто работали до 11 часов ночи. В это время становится невыносимо холодно! Мы чувствовали холод и от других вещей - злых духов. Ох, мурашки идут по коже... Во время ремонта мне совсем не хотелось оставаться в Омоя ночью...
У нас был очень жесткий график. Ведь день свадьбы был назначен, и нужно было во что бы то ни стало успеть!
Эйко считал, что мы должны провести церемонию в местном храме потому, что этот храм предоставит нам защиту.
Эйко:
Идзумо Дайдзингу — имя этого храма. В Идзумо находится самый главный синтоистский храм Японии. Когда-то королевство Идзумо простиралось до наших мест, и наша территория находилась на его границе. В районе Тамба находится самый важный храм нашего региона. Он был построен в 16-м веке. На территории храма есть
и священный камень.
Кана:
Ах, вот почему я должна была взбираться вверх в свадебном кимоно и традиционных гета ! Но ничего, это заняло всего 10 минут. По сравнению с 3 месяцами ремонта....(смеется). Но если без шуток, то это была очень особенная свадьба.
После церемонии мы вернулись в Омоя, и у нас был обед с нашей семьей. На стене висели фотографии предков, чтобы они оберегали нас. Мы старалась думать в том ключе, что они заботятся о нас, а не только беспокоятся, сможем ли мы сохранить этот дом...
Потом у нас была большая вечеринка с друзьями и 60 человек пришло нас поздравить. Мы так были заняты ремонтом, чтобы успеть в срок, что абсолютно забыли о том, что мне будет нужно платье для вечеринки с друзьями и какое-то украшение дома. В самый последний момент я просила подругу что-то придумать, и четверо близких друзей все организовали — от моего макияжа до меню вечеринки.
Эйко:
Духи наших предков больше не беспокоятся за нас. В Омоя хорошая атмосфера, много веселого смеха, все счастливы! В общем-то, не было никакого экономического смысла в том, чтобы сохранять этот старый дом Омоя, но я верю в его незримую ценность, и это не только воспоминания. Это и историческая ценность, сохранившиеся материалы. Это похоже на искусство. В искусстве мы тоже верим в незримую ценность произведений. Как художник, я думаю, что должен донести до других людей нематериальную ценность таких домов как Омоя. Поэтому я сохраняю этот дом. Даже мои родители не интересуются судьбой Омоя, местные люди Камэока тоже не беспокоятся об исчезающих старых домах, пейзаже Камэока.
Мне очень сложно в это поверить! А ведь это очень хорошее место со старинным японским пейзажем. Я стараюсь привнести в Омоя новую ценность, основав программу резиденции для художников. Мне, кажется, что таким образом я ещё и отвечаю на вопрос «кто я».
Эйко с мамой в 3 года в Омоя
Эйко в 39 лет в Омоя
