Елена Афрамова
Интервью с Эйко Танака
Эйко Танака — современный художник 39 лет, получивший образование в Киотском университете искусств, с опытом жизни и работы в Берлине. Сейчас активно занимается слиянием туризма и искусства. Хозяин дома Омоя и прилегающих к нему Кита и Зикка. Почти любая трапеза для него заканчивается поиском мороженого. В детстве его бабушке принадлежал маленький магазинчик сластей, и любовь к сладкому — это оттуда.
Мы сидим с Эйко за большим обеденным столом в его фамильном доме под названием Омоя.
Вскоре к нам должна присоединиться его жена Кана. Кана — иллюстратор и преподаватель йоги. Когда-то давно Омоя был деревенским домом, окруженным другими постройками и рисовыми полями. Теперь это гостевой дом, который зимой становится арт-резиденцией.
Эйко, каким образом произошла трансформация Омоя из семейного дома в арт-резиденцию?
Это длинная история (смеется). Все началось с поиска ответа на вопрос «кто я»? Чтобы лучше понять себя, где-то два года тому назад я обратился к истории и провёл исследование своих корней.
Мои предки пришли в эти земли в 1460 году. В то время назревала большая война в Киото. Думаю, мои предки сбежали из Киото,
чтобы избежать войны.
В поиске ответов на вопрос, кто они, я посетил храм где хранится запись всей нашей родословной. Вот на этой фотографии вы можете видеть свиток, где перечислены имена моих предков. В буддийской традиции ушедший человек получает новое имя — каймё .
Это позволяет не тревожить душу умершего, когда упоминается его настоящее имя. К сожалению, я не могу прочесть и произнести эти имена. Они записаны неупотребляемыми в современной жизни иероглифами. Даже для японцев они имеют очень странное звучание.
А это камон — герб нашей семьи: иероглиф цифры 2 в кругу. В одной из гостевых комнат Омоя под потолком встроены ящики с этим символом. Внутри хранятся бумажные фонари. Ими когда-то подсвечивали дорогу.
А вот на этой фотографии мой прадед и моя прабабушка, и вот еще эта женщина. Она не была членом семьи, но очень часто посещала наш дом. Над головами висит лозунг, поздравление с вступлением в армию, с началом войны. Интересно рассматривать эти фотографии и видеть, как я похож на своего прадеда и деда... Вся семья ждала возвращения прадеда с войны. Потом мой дед женился на моей бабушке.
А вот моя мама — хорошенькая! Это шестидесятые, и дети уже носят западные платья в повседневной жизни, а не кимоно. Мой прадед в это время открыл маленькую фабрику по производству клюшек для гольфа. Это было здесь, в Камэока. В это время экономика шла в гору, и люди начали играть в гольф. Все производство располагалось в двух небольших зданиях совсем рядом с этим домом. Сейчас там находится дом Кита, который принимает гостей. Еще у нас был традиционный японский сад.
Герб семьи Танака на бумажном фонаре
Прадед, прабабушка и деушка Эйко перед началом войны
Моей семье принадлежало достаточно много земли. Было у нас и стойло с коровами. Семья их содержала для молока.
В семидесятые, где-то после того, как я родился, моя семья перестала содержать коров. Вот на этой фотографии видно, что вокруг дома были рисовые поля. Как я уже говорил, нам принадлежало много земель, но мой дед не хотел заниматься сельским хозяйством.
Он ненавидел это занятие и постепенно продавал землю. Ему было интересней заниматься индустриальным производством. Все новые дома, которые напротив дома Омоя — это когда-то была земля нашей семьи. И вокруг дома простирались рисовые поля.
Ты скучаешь по тому, как все было раньше?
Я не думаю об этом все время , но если задумываюсь, то чувствую, что скучаю по этому пейзажу и по звукам пения лягушек в июне... Хорошо, что не все звуки моего детства исчезли. Сегодня я слышал в Омоя щебетание воробьев, и это вызвало во мне чувство ностальгии. В детстве я слышал ровно те же звуки. В городском центре Киото таких звуков не услышишь. В одной из гостевых комнат Омоя под потолком висят две росписи: птиц (летящие воробьи) и цветов — распустившихся астр. Я не знаю, как они там оказались. Обычно, такие места украшают какой-нибудь резьбой по дереву. А тут откуда ни возьмись роспись! Мои предки проявили в этом свой личный вкус.
Пейзаж очень сильно изменился со времён моего детства, и мне сложно удержать в памяти то, что было раньше. Вот я сижу сейчас в Омоя — и есть чувство узнавания, а выхожу на улицу и... Какие-то пластиковые дом как будто после катастрофы. Рисовые поля все еще есть, но уже не наши и они где-то там, вдалеке... Люди теряют воспоминания... Воспоминания всегда связаны с объектами, пейзажами. Сложно помнить в деталях то, что ты не можешь больше никогда увидеть. Таким образом я потерял какую-то часть себя...
Я все еще достаточно молод, поэтому это не так сильно влияет на меня. Но я думаю, что людям постарше очень тяжело. Сложно сохранить целостность восприятия, семейное чувство, преемственность.
Эйко во время летнего фестиваля
Семья Эйко перед входом в Омоя
Расскажи, пожалуйста, про жизнь в Омоя, когда ты ещё был ребёнком.
Сейчас только Омоя стоит на своём месте. «Омоя» означает «главный дом», а в буквальном переводе — «материнский дом». Во владениях семьи были и хозяйственные помещения: стойло для коров и дом, где было производство клюшек для гольфа. Омоя был главным домом. Домом, где жили дедушка и бабушка. Пожилые люди понимают значение слова Омоя, но молодежь уже нет.
Основная структура дома осталась прежней. Вот только использовался дом иначе. В моем детстве это был дом бабушки и дедушки, и спали они там, где сейчас стоит котатцу (низкий стол с подогревом). Между общей зоной и их комнатой была раздвижная дверь — теперь это открытое пространство. Здесь стояло два стола, и мы всей семьей собирались на ужин каждый вечер. На ужин мама и бабушка часто готовили тонкацу, гамбургер, набэ, окономияки.
Мы ели много мяса в моем детстве. Десять лет тому назад моя младшая сестра стала веганом, потом и мой брат тоже присоединился, а год спустя я тоже стал веганом. Мои родители очень беспокоились по этому поводу, но мама начала интересоваться новыми рецептами без мяса, и теперь она может готовить вегетарианскую пищу. Папа очень возмущался тогда, но с течением времени и он изменился. Лет через 10 (смеется). Сейчас родители если и едят мясо, то только мясо диких животных. Моя сестра провела неплохую образовательную работу.
Боковые комнаты с татами и раздвижными дверьми постоянно не использовались. Они и сейчас гостевые — вот это не изменилось.
Рядом с нами сейчас идут строительные работы. Хозяин нового дома всеми силами старается сохранить основы старого традиционного дома. Но это не любовь к истории — просто нет достаточного бюджета, чтобы возвести новый хороший дом, а дешевый дом строить не хочется и поэтому он оставляет основы старого. В нашей современной культуре, к сожалению, у таких сельских домов нет никакой ценности. И с каждым годом их цена все падает и падает. Все хотят жить в новых, более удобный домах. Я их называю пластиковыми домами: ни эстетики, ни истории.
Мой отец до женитьбы работал в очень крупной электронной компании в Токио, но потом влюбился в мою маму и переехал жить в Камэока. Причём это было знакомство через сводничество, но чувства возникали настоящие. Сейчас мои родители переехали
в предместье Окаяма. Они купили старый дом, окружённый зеленью и горами. Это можно сказать хутор: всего три дома и живут там три очень пожилые женщины, семейная пара 70 лет и мои родители. Мой отец захотел вести естественный образ жизни среди природы. В наше время просто провинциальная жизнь с натуральным образом жизни ничего общего не имеет. Нужного удаляться дальше. Так что мама и папа сейчас занимаются органическим сельским хозяйством, никаких пестицидов и ручная обработка земли. Они очень счастливы там! Они еще и кафе открыли. Я очень рад за них.
Свадебная фотография родителей Эйко
Почему вопрос идентичности важен для тебя именно сейчас?
Десять лет тому назад мой дедушка умер из-за рака. Где-то в это время я стал задумываться о конечности жизни. Ну, это не новость, конечно, но одно дело просто знать — другое задумываться. Я начал задумываться о своей личной истории потому, что мои предки привнесли информацию в мои клетки — в мой ДНК. Я знал раньше историю семьи до уровня прадеда и прабабушки, сейчас мне известно немного больше. Моя прабабушка любила повторять: держись своей крови. Это означало — сохраняй свой дом и свою землю. Семейные корни были для неё очень важны. Кажется, я нахожусь под влиянием этого воспитания.
Где сейчас твой дом?
Наполовину в Окаяма — там, где сейчас живут мои родители, там очень хорошая атмосфера и они там счастливы. Я не очень люблю атмосферу, окружающую Омоя. Мне сложно наладить отношения
с окружением, так как у людей очень закрытый образ мышления: они не открыты новым идеям и новым людям. Слишком обеспокоены мелочами, и им крайне важно, что скажет сосед. Это какой-то очень маленький мир, я это не люблю. Но мне хочется изменить это. В апреле (2020 года) я открою кафе в Омоя не только для гостей, но и для соседей. Надеюсь на сближение.
Мы с Каной, моей женой, решили во время зимнего периода ежегодно открывать двери Омоя и двух других домов для творческих людей. Это второй год арт-резиденции.
Для моих соседей, возможно, это первый опыт встречи с иностранцами.
Иностранцы — редкость в нашем районе.
Я рад, что могу пригласить творческих людей из разных частей света в мемориальный дом моей семьи — Омоя.
Все мои близкие родственники, которые жили в этом доме, мыслили узко: нельзя делать это, нельзя делать то... Они получили традиционное воспитание и анахроничное образование, которое не поощряло творчество. Мне не хочется это вспоминать и расстраиваться, но когда я встречаю творческих людей в арт-резиденции и вижу совсем другой тип мышления и коммуникации, мне легче дышится.
У тебя сложные отношения с Омоя?
После смерти моего дедушки нашей семье пришлось непросто. Мои родители не знали, что семья должна банку кредиты. Родственники начали ссориться из-за предполагаемого наследства, и это было ужасно! Мои родители должны были работать до 2-3 часов ночи, чтобы достаточно заработать и выплатить долги. Ничего удивительного, что они продали землю без сожаления и переехали в другое место. Слишком много тяжелых воспоминаний.
Сейчас, приглашая в Омоя туристов, проводя здесь арт-резиденцию, я как бы переписываю свои воспоминания.
Это сейчас место, где мне хорошо.
Я знаю о грандиозном ремонте, который вы с Каной сделали своими руками. Вы буквально переписали историю. Расскажите с Каной об этом поподробней.
Мы с Каной поженились в Омоя. Я не воспринимаю сервис брачных компаний как что-то настоящее. Я хотел искреннюю церемонию в доме, с которым связан. Чтобы мы с Каной могли разделить этот момент с нашими семьями и найти наш путь.
[В дальней комнате за низким столом котацу сидят художники, принимающие участие в зимней резиденции. Жена Эйко — Кана вместе с ними. Из дальней части дома доносятся возгласы на английском и японском, окрашенные акцентом, и веселый смех. Кана оставляет веселую компанию и пересаживается за наш стол из темного дерева посреди кухни]
Кана:
Мне тоже не нравится типичная коммерческая свадьба и я не люблю быть на виду у множества людей. Мы хотели, чтобы у нас была интимная церемония в кругу семьи. Тогда у Эйко возникла идея капитального ремонта Омоя. Я на тот момент не совсем представляла, как трудно это будет сделать. Доверилась его идее и последовала за ним.
Эйко считал, что провести капитальный ремонт мы должны своими руками. Наш дом — наша работа. Около трёх месяцев мы занимались ремонтом. Начали в январе и работали до марта. Все делали вдвоем: снимали старые татами, старые покрытия скрывающие балки под крышей, стелили новые татами, деревянные покрытия. Как же было холодно! Мы часто работали до 11 часов ночи. В это время становится невыносимо холодно! Мы чувствовали холод и от других вещей - злых духов. Ох, мурашки идут по коже... Во время ремонта мне совсем не хотелось оставаться в Омоя ночью...
У нас был очень жесткий график. Ведь день свадьбы был назначен, и нужно было во что бы то ни стало успеть!
Эйко считал, что мы должны провести церемонию в местном храме потому, что этот храм предоставит нам защиту.
Эйко:
Идзумо Дайдзингу — имя этого храма. В Идзумо находится самый главный синтоистский храм Японии. Когда-то королевство Идзумо простиралось до наших мест, и наша территория находилась на его границе. В районе Тамба находится самый важный храм нашего региона. Он был построен в 16-м веке. На территории храма есть
и священный камень.
Кана:
Ах, вот почему я должна была взбираться вверх в свадебном кимоно и традиционных гета ! Но ничего, это заняло всего 10 минут. По сравнению с 3 месяцами ремонта....(смеется). Но если без шуток, то это была очень особенная свадьба.
После церемонии мы вернулись в Омоя, и у нас был обед с нашей семьей. На стене висели фотографии предков, чтобы они оберегали нас. Мы старалась думать в том ключе, что они заботятся о нас, а не только беспокоятся, сможем ли мы сохранить этот дом...
Потом у нас была большая вечеринка с друзьями и 60 человек пришло нас поздравить. Мы так были заняты ремонтом, чтобы успеть в срок, что абсолютно забыли о том, что мне будет нужно платье для вечеринки с друзьями и какое-то украшение дома. В самый последний момент я просила подругу что-то придумать, и четверо близких друзей все организовали — от моего макияжа до меню вечеринки.
Эйко:
Духи наших предков больше не беспокоятся за нас. В Омоя хорошая атмосфера, много веселого смеха, все счастливы! В общем-то, не было никакого экономического смысла в том, чтобы сохранять этот старый дом Омоя, но я верю в его незримую ценность, и это не только воспоминания. Это и историческая ценность, сохранившиеся материалы. Это похоже на искусство. В искусстве мы тоже верим в незримую ценность произведений. Как художник, я думаю, что должен донести до других людей нематериальную ценность таких домов как Омоя. Поэтому я сохраняю этот дом. Даже мои родители не интересуются судьбой Омоя, местные люди Камэока тоже не беспокоятся об исчезающих старых домах, пейзаже Камэока.
Мне очень сложно в это поверить! А ведь это очень хорошее место со старинным японским пейзажем. Я стараюсь привнести в Омоя новую ценность, основав программу резиденции для художников. Мне, кажется, что таким образом я ещё и отвечаю на вопрос «кто я».
Эйко с мамой в 3 года в Омоя